Арабская сага - Страница 32

– Нечего удивительного, – грустно бросает Фатима, – Зайнаб была такой скромной, правоверной мусульманкой, просто добрым человеком.

– Наверняка она уже в раю, стране вечного счастья, – утешает Фахд.

– Это не очень большая компенсация взамен за жизнь, семью и возможность воспитывать любимого сыночка, – иронизирует Хамид, а хозяева замирают и только таращат на него глаза. – Что ее там утешит? Гурии? Она никогда не была лесбиянкой!

Фахд откладывает вилку и почти давится едой.

– Даст ли ей радость вино, которое там можно пить? Не думаю, что оно ей понравится.

Сальма тихонько хихикает. Если исключить это, воцаряется такая тишина, что слышно, как пролетает под потолком муха.

К Фахду возвращается голос:

– Вижу, родственник… что в твоем случае умры недостаточно. Ты нуждаешься в более глубоком очищении мыслей и сердца, что может дать только хадж и празднование Курбан-байрама в священном городе, таком как Мекка. До него осталось две недели. Нет смысла проводить их в этом доме, заблуждаясь и выдумывая еще худшие вещи, за которые можно наверняка лишиться головы. Кроме того, что ты родственник, ты всегда был моим другом, и прошу тебя, чтобы таких шуток больше в моем присутствии ты не произносил. Я забуду, конечно, то, что уже произнесено, но, если ты повторишь что-нибудь такое публично, тебе неминуемо грозит смерть.

Хамид чувствует, что был чересчур откровенен и дал волю эмоциям. В ваххабитской стране таких слов произносить нельзя. Он может быть обвинен в оскорблении Аллаха и религии без права на апелляцию, и ему могут присудить высшую меру наказания. Такое уже случалось.

Ужин подходит к концу в полнейшей тишине, потому что каждый боится нарушить молчание. Женщины после окончания ужина сразу же уходят в свои спальни на первом этаже, Омар, не сказав ни слова, едет в город. Фахд с Хамидом садятся, чтобы выпить чая и вместе выкурить арабский кальян.

– Ты был так возмущен моими словами и сомнениями, но сам ты, двоюродный брат, насколько мне известно, тоже поступаешь не лучшим образом. Не лучше ли грешить словом, а не делом? – поднимает тему Хамид, потому что никогда не любил недосказанности.

– Вижу, что моя жена уже представила тебе свою версию событий, – презрительно изгибает губы Фахд и смотрит исподлобья на родственника.

– Ты взял себе вторую жену, что не очень хорошо по отношению к первой. Ты так не считаешь?

Когда Фахд открывает рот, обвиняющий поднимает руку, останавливая его.

– Хочу также отметить, что иметь нескольких жен или наложниц во всем мире считается двоеженством. Даже в арабских странах все реже это случается, а в более прогрессивных – и подавно.

– Очерняешь меня за мой поступок, говоришь, что я отсталый традиционалист и извращенный многоженец?! – говорит со злостью Фахд. – Кроме того, конечно, угнетатель слабого пола. Прекрасно!

Мужчины выпрямляются в креслах, как будто через минуту вцепятся друг другу в горло.

– Не мог развестись, как порядочный человек? – осуждающе спрашивает Хамид.

– Я своей жене оказал любезность. Может, ты не знаешь, но если бы я с ней развелся, у нее не было бы такой комфортной жизни, как сейчас.

– Я слышал, что у нее в семье одни женщины, но ведь что-то можно было придумать, организовать какого-нибудь фиктивного махрама. Фатима всегда была такой активной женщиной, мечтала сделать карьеру, она очень способная, – вспоминает Хамид, который видел ее в последний раз каких-то четыре года назад, тогда она излучала энергию и энтузиазм, поражала красотой и провоцировала свободным поведением, таким нетипичным в их стране.

– У тебя старые сведения, – иронично улыбается Фахд. – Когда-то она была чрезвычайно честолюбива, любой ценой хотела сделать карьеру, и все остальное для нее было не важно. У нее по-прежнему неплохая стоматологическая клиника, она получает благодаря ей хороший доход, но сама уже не практикует. Ей не хочется. Она вроде бы ездила на учебу, семинары, симпозиумы – и для чего? Все сошло на нет. Она просто была сибариткой и искала отговорки, чтобы не иметь детей, вот что! – Нервничая, он повышает голос.

– Теперь женщины не хотят посвящать себя только детям в возрасте двадцати лет, – заметил Хамид. – Прежде карьера, потом малыши. Особенно если она закончила хороший университет в Америке. Мог бы дать ей больше времени.

– Говорю тебе, тут речь шла не о времени! Фатима, которую я на самом деле очень любил, оказалась подлой. Считаю, что всегда можно совместить работу, науку и семью, особенно в нашей ситуации. Ведь мы, черт возьми, богачи! Единственное, что женщина должна сделать, – это выносить и родить ребенка. Потом она вообще может его не касаться.

– Ну и что же это за мать?!

– А что же это за женщина, которая сама, по собственной воле, избавляется от своего нерожденного ребенка? – задает Фахд вопрос, на который двоюродный брат не находит ответа. – Даже та, которая оступилась, которую совратили или изнасиловали, должна родить на свет малыша. Он ни в чем не виноват! Он беззащитен! – кричит Фахд, не владея собой.

Хамид знает, что зачастую существует два взгляда на проблему. Но у него нет желания вникать, ему не хочется копаться в их дерьме, потому что у него достаточно своего. Знает одно: нельзя убивать, и не только потому, что так написано в священных книгах – Коране или Библии. Этому учит каждая религия! А человек, если он действительно человек, никогда не должен опускаться до таких позорных поступков. Никого нельзя лишать жизни!

Между мужчинами повисает неловкое молчание. Каждый предается собственным размышлениям, они только передают из рук в руки трубку кальяна, из которой доносится тихое бульканье.