Арабская сага - Страница 5

– А это британский пакистанец Моэ.

Элегантный пакистанец встает и подобострастно протягивает две ладони в знак приветствия.

– Ваша сестра была у меня лучшей работницей, – хвалит он Дарью. – Не говоря уже о том, что она быстрая, добросовестная и всегда улыбается. Как вижу, чувства юмора она не утратила.

Он кланяется и складывает руки на груди.

«Типичный азиат, угодливый до боли. Но такие, с чертовой улыбочкой, приклеенной к лицу, тоже подкладывают бомбы. – Марыся после двухлетнего пребывания в Азии уже не обманывается. – А в Пакистане так это ужас, что вытворяют! Они еще более мусульмане, чем арабы. Такие религиозные, одни ортодоксы, а этот псевдо-англичанин пакистанского происхождения даже руки мне подал, что в соответствии с их убеждениями категорически запрещено. Это ложь и двуличие!»

– Дарья, идем, – уходит она, решительно таща сестру за собой.

– Джон, увидимся в самолете, – обращается девушка к мужчине, с которым только что познакомилась. Видно, что он ей понравился.

– Угу, – буркнул тот, сделав большой глоток виски и глубоко затягиваясь дымом сигареты.

В самолете Дарья устраивает суматоху. Столько шума и гама, что в конце концов Джон меняется местом с каким-то любезным саудовцем и усаживается на сиденье рядом с молодой скандалисткой.

– Шампанское? – спрашивает улыбающаяся стюардесса, наклоняясь с подносом перед каждым пассажиром бизнес-класса.

Хамид отказывается жестом руки, так как старается успокоить отчаянно верещащего Адиля, который ни за что не дает себя привязать поясом к сиденью. Поведение ребенка ранит сердце Марыси, но она решает не мешать, потому что знает, как унизительно такое вмешательство. Кроме того, она отдает себе отчет, что тоже ничего не добьется. Мальчик измучен и издерган, и путешествие с ним наверняка не будет легким. Надя сидит между родителями и с удивлением приглядывается к невоспитанному малышу, раздумывая, не стоит ли ей самой начать плакать. В конце концов благодаря обслуге, которая жертвует девочке рюкзачок, набитый детскими сокровищами – раскрасками, мелками, паззлами и даже маленькой моделью самолета, – желание капризничать у нее пропадает.

Дарья, погруженная в разговор с Джоном, ежеминутно, зажимая рот, взрывается нескончаемым смехом.

– Я хочу шампанского! – машет она стюардессе, но та смотрит на нее с явным недоверием, поджав губы.

– Девушка совершеннолетняя? – спрашивает она вежливо: юное личико наводит ее на мысль, что девушке не более шестнадцати лет.

– Ха! Ну конечно!

Сказывается выпитый прежде Дарьей алкоголь, поэтому она ведет себя шумно, глаза ее блестят, а язык немного заплетается:

– Эй, мой махрам, – обращается она к Кариму, – я уже взрослая или нет?

Она снова смеется, на что индонезиец только кивает, думая, не доконает ли его опека над этой девочкой-подростком. После взлета, который из-за визга Адиля длился бесконечность, Марыся все же решает вмешаться.

– Хочешь, я тебе помогу? – спрашивает она Хамида, видя его вспотевшее лицо и неловкие движения.

– Зайнаб никогда не подпускала к малышу нянек, – признается он, впервые со дня смерти жены произнося вслух ее имя. – Она считала, что все они плохие и не смогут заботиться так, как мать. В общем, она была права. По приезде я все же должен буду кого-нибудь нанять, потому что сам не справлюсь, – криво улыбается он.

– Но сейчас, может, мне удастся его успокоить, хотя тоже не обещаю.

Биологическая мать, которой мальчик практически не знает, берет заплаканного, в соплях двухлетнего малыша на руки, и тот сразу же кладет маленькую вспотевшую головку на ее плечо, осторожно трогает ее за длинные, пахнущие хной и жасмином волосы и успокаивается. Все посвященные в шоке и опускают глаза: до них вдруг доходит, как сильна природная связь между матерью и ребенком.

Марыся осторожно садится в большое удобное кресло, отделенное только узким проходом от бывшего мужа. Она дает мальчику бутылку с молоком – тот мгновенно опорожняет ее и впадает в беспокойный сон. Еще какое-то время он нервно вздыхает, но через пару минут затихает.

Марыся чувствует жар в груди, словно ее за горло душит невидимая рука. Они с Хамидом смотрят в глаза друг другу, будто погружаются в черный бездонный колодец. «Не отдам тебе ребенка», – говорит взгляд женщины. «Я никогда его у тебя не заберу, любимая», – отвечает беззвучно мужчина.

* * *

Хамид дрожит всем телом, а в голове у него пустота. Он не может думать ни о чем, кроме своей бывшей жены – женщины, которую полюбил с первого взгляда.

«Почему столь извилиста дорога судьбы? – спрашивает он себя. – Почему нам не был дан шанс на счастье и долгую совместную жизнь? Кто все это задумал? Мы марионетки в чьих-то руках, ведь не может быть Бог таким вероломным.» Верующий ваххабит усомнился в своей религии после стольких несчастий, которые его постигли. У него много времени, а все же сон к нему не приходит. Он размышляет над своей судьбой, решает, где и кто ошибся. А может, вся его семья осуждена на вечные муки и проклятье из поколения в поколение? Все началось с дедушки, Мохаммеда бен Авада бен Ладена, который приехал в Саудовскую Аравию из Южного Йемена как бедный строитель. Он был ловкий человек. Обосновался у Красного моря, в Джидде, недалеко от Мекки и Медины, основал строительное предприятие, которое со временем стало самой крупной фирмой такого рода в государстве.

Кроме всего прочего, фирма построила королевский дворец, а сам Мохаммед завязал близкие отношения с правящей семьей. У него был предпринимательский талант, но в то же время это был страшно богобоязненный мусульманин. В семье он поддерживал строгую дисциплину, был религиозен до невозможности. В доме постоянно принимал паломников со всего мира, которые прибывали на хадж в Мекку. Его сын, Усама бен Ладен, с детства сталкивался с незаурядными, а подчас и сумасшедшими верующими и представителями самых разных ответвлений в мусульманстве. Еще в школе он примкнул к консервативной, ортодоксальной организации «Братья-мусульмане», основанной в Египте, которая борется со всей «гнилью» Запада, часто совершает теракты, хоть якобы и не признает насилия. Все в семье, как и каждый саудовец, исповедовали ваххабизм, который является самым радикальным ответвлением ислама: опирается на фундаментализм и провозглашает возвращение к истокам – первозданной чистоте религии, простоте и суровости обычаев. Усама объединил различные ортодоксальные направления – и эффект был ошеломляющий. Некоторое время, однако, это никого не беспокоило.