– Я люблю ее чистейшей из возможных платонической любовью, – признается Омар. – Единственный наш грех – это непреодолимое желание видеться и смотреть друг другу в глаза. Ничего кроме этого! Ничего больше!
– Я видел тебя когда-то с этой девушкой в торговом центре. Там с вами сидела Мириам… – Мужчина хочет узнать, не вмешивалась ли она в этот роман.
– Тетя немного мне помогала, но только сначала. Позже все пошло своим чередом. Я не хотел подвергать ее неприятностям.
– Вот в этом вся Мириам! – нервничает Хамид. – Не может уладить свои сердечные дела, так еще и другим осложняет жизнь.
– Не говори так, пожалуйста. У нее очень тяжелая семейная ситуация. Я думаю, что ее брак расстроится. – Парень говорит так намеренно: он чувствует молодым сердцем, что эти два человека предназначены друг другу, поэтому им не нужно пытаться от этого бежать.
Хамид меняет тему, потому что при разговоре о его любимой он по-прежнему испытывает боль:
– Вернемся к твоим проблемам. Что теперь будем делать? У тебя приговор отсрочен, но, поверь мне, хранители чистоты и добродетели тебе этого не простят. Не говоря уже о твоей девушке…
– Дядя, спаси нас! – впервые в жизни Омар просит опекуна о помощи. – Мы невиновны. Валлахи!
Уже не владея собой, он кричит и рвет на себе волосы, а его глаза наполняются слезами.
– Я по этой части не много могу сделать, но знаю кое-кого, кто, если захочет, вытянет вас из этого.
Хамид задерживается около виллы соседа, которую охраняют вооруженные люди.
Не покидая машины, саудовец звонит, представляется и просит о разговоре, не упоминая о существе дела. В арабской культуре это не принято, считается признаком дурного воспитания.
Большие железные ворота открываются, и машина медленно въезжает внутрь. У дома их ждет высокий, красивый пожилой хозяин в традиционной бедуинской одежде – галабие и тюрбане на голове.
– Привет, Хамид! – протягивает он ему руку в знак приветствия. – Рад, что ты пожелал меня проведать.
– Салям алейкум, йа сабани, Фейсал. Как здоровье?
– Спасибо. В моем возрасте, если человек жив, то нечего и жаловаться.
Мужчины входят в дом, приобняв друг друга. На едва поспевающего за ними Омара никто не обращает внимания.
– Присаживайтесь, выпьем чаю, – старик показывает на удобное кожаное канапе. – Что слышно?
Только теперь он бросает взгляд на юношу, хотя полумрак комнаты немного скрывает увечья парня.
Хамид переходит к подробностям.
– Случилось некоторое недоразумение, участником которого, к сожалению, был мой двоюродный брат.
Выслушав историю любви молодых саудовцев, Фейсал в раздумье потирает себе бороду.
– Это выглядит не самым лучшим образом. И что ты собираешься делать, молодой человек? – впервые обращается он к Омару.
– Как это – что собираюсь делать? А что я могу? Ничего! Это все не зависит от меня! – Парень в отчаянии, и по впалым щекам катятся слезы.
– Разумеется, можешь кое-что сделать. Судьба, и не только твоя, в твоих руках! – Фейсал похлопывает его по плечу и смотрит ему пристально в глаза. – Я наведу с этими псевдомутаввами порядок, и обвинение в отношении тебя наверняка будет снято. Но это не вернет честь твоей девушке.
– Ну конечно, – всхлипывает юноша.
– Поэтому возьми себя, черт возьми, в руки и прими решение: хочешь ли ты вернуть ей честь?! – восклицает Фейсал, так как ему хочется задать Омару трепку, как маленькому избалованному ребенку.
– Что я могу сделать? – повторяет юнец, глядя на старшего с огромным уважением: он видит, что мужчина – высокопоставленный человек в иерархической лестнице стражей добродетели, а говорит как обычный человек, без религиозного пафоса.
– Мою жену, Ретну, тоже изнасиловали. Это сделал ее спонсор, господин и владелец, который давал ей работу прислуги и не только. Ей присудили наказание в двести ударов плетью, которых она бы не пережила, – рассказывает о своей семейной тайне спокойным, ровным голосом пожилой мужчина. – Но все закончилось хорошо.
Омар от удивления, что все так просто, таращит глаза и подскакивает, готовый бежать к любимой.
– Значит, я мог бы жениться на Аиде? Ведь мы так и планировали!
– Спокойно, парень, – усаживает его на место Фейсал. – Прежде нужно узнать, что планирует с ней делать семья, точнее сказать, махрам.
– Мириам говорит, что это криптоортодоксы… – Влюбленный снова теряет надежду.
– Даже самые отчаянные фанатики падки на деньги, – подключается к разговору Хамид. – А от больших денег никто не откажется. Я возмещу им все. Ведь в соответствии с нашим прекрасным законом шариата даже убийцу можно откупить от наказания. Расскажи мне все же, двоюродный брат, любишь ли ты эту девушку настолько, чтобы забыть о ее позоре. Сможешь ли ты без отвращения дотрагиваться до нее, смотреть ей в глаза, быть ей верным и преданным мужем?
– Ну конечно, Хамид! Ведь это не ее вина! И даже если бы она была виновата в том, что не соблюдала глупый закон и средневековые правила, то я ее прощаю, – клянется Омар.
Юноша вначале и не представлял, что после всего этого мог бы жениться на Аиде и всю жизнь у него перед глазами возникала бы картина, как ее насилуют чужие мужчины, а она стонет и кричит. Неизвестно, от боли или, может, немного и от удовольствия. Но уже через минуту он отбросил эти подлые мысли: ведь Аида – его самая большая любовь, чистая как слеза и беззащитная как голубица. «Не дай ее у себя отнять и не позволь еще больше обидеть!»
– В таком случае мчитесь к ней домой и все уладьте, – при этих словах Фейсал выразительно смотрит на Омара, – а я позвоню и узнаю, что с ней. Нужно спешить: семья в гневе и сразу исполнит наказание за потерю чести, желая смыть с себя стыд и позор.