Арабская сага - Страница 139

139

Вдруг из больших репродукторов слышен хрип. Наконец раздается призыв к молитве: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!» Зрители не понимают, как нужно себя вести, поэтому сидят неподвижно и неуверенно оглядываются. На сцену выходит высокий, хорошо сложенный мужчина в черной одежде джихадиста, в тюрбане на голове, с закрытым лицом. Тюрбан на уровне лба окружает черная полоска с девизом халифата. Он окидывает взглядом собравшихся, а его темно-зеленые глаза, подведенные кохлем, прожигают насквозь, отчего каждый чувствует себя виноватым. В одной руке он держит длинный и наверняка тяжелый арабский меч. Вдоль колоннады за его спиной зажигаются факелы, а испуганные зрители, сжавшись, громко вздыхают. Мужчина приближается к занавешенному тканью эркеру, снимает его, и глазам собравшихся предстают прикованные к стене, связанные толстыми цепями три женщины. Их тела и волосы не покрыты, что символизирует распущенность. Зрители замечают также синяки и кровавые раны на их хрупких, вызывающих жалость телах. Одну из них, саудовку, Дарья знает по Эр-Рияду, поэтому склоняет голову и опускает взгляд. Она не слышит даже оскорбительных слов Ясема в адрес связанных врачей-женщин, которые, в отличие от него, приехали сюда, чтобы помогать больным сирийцам, а не возмущать мусульманский народ.

В это время на лицо жены джихади Джона падает слабый луч света, и оператор профессиональной телекамерой делает один наезд за другим. Он недоволен, потому что из-за чадры не видно, Дарья ли это, – это может быть любая арабская женщина. Не того хотелось Ясему, и молодой режиссер чувствует, что это может стоить ему жизни.

– Ш-ш-ш! Саида! – обращается он к задумчивой женщине в первом ряду, которая не реагирует на обращение.

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Йа саида Мунира! – неизвестно откуда он знает имя матери своего шефа. – Пусть эта женщина снимет чадру.

Он смотрит как верный пес на пожилую женщину, которая только презрительно кривит губы.

– Нет, мерзавец! Чтобы вы потом могли забить ее камнями? Ни за что!

Мунира берет невестку под руку и решает идти с ней до конца, даже на смерть.

Тем временем Ясем снимает брезент со следующей колоннады, показывая распятого белого мужчину, огромного, как Голиаф. Его сильный организм по-прежнему борется за жизнь, и если над ним не смилуются, – а это может быть только смерть от руки преступника, – американец еще долго будет мучиться. На сцену выбегают десять джихадистов, одетых так же, как главный актер, с закрытыми лицами. Они безоружны, но в руках у некоторых факелы, у других – бубны, в которые они начинают ритмически бить. В паузах между ударами они восклицают: «Аллаху Акбар!» – и слова эти словно вводят их в транс. После долгой как вечность минуты на сцену выводят покачивающегося хромающего мужчину в оранжевой галабие и босого. Он одет так же, как жертвы беззаконных казней, совершаемых джихадистами над неверными. Дарья поднимает застывший взгляд на жертву и уже не опускает его. Она не может вдохнуть, горло у нее перехватывает, а легкие, кажется, сейчас разорвутся. Девушка срывает с лица чадру, чувствуя, что через минуту задохнется. Ее муж в экстазе исполняет традиционный арабский танец с саблями, то приближаясь, то отдаляясь от узника. Он размахивается и большой металлической саблей делает широкий круг над головой стоящего на коленях мужчины, который вдруг среди зрителей видит знакомое лицо. Его полные тревоги и вместе с тем сочувствия глаза уже не отрываются от Дарьи. Они взывают о спасении, о помощи. «Карим… Карим… – произносят безмолвно побелевшие губы Дарьи. – Карим, ты добрый человек!»

Ясем делает шаг вперед и в последний раз взмахивает саблей, после чего голова невинного падает со сцены на каменную площадку. Из его шеи брызжет красная пенящаяся кровь, но тело немыслимо долгие секунды еще держится вертикально, чтобы наконец упасть среди гробовой тишины. Толпа задерживает дыхание.

Убийца восклицает:

– Аллаху Акбар! Такая смерть ждет неверных! – произносит он убежденно.

– Ты лжец! Ты сумасшедший прохвост! – Дарья вскакивает и грозит кулаком, и платок, прикрывающий ее волосы, спадает, открывая темно-русые волосы. – Какой это неверный?! В венах этого порядочного человека текла арабская, мусульманская кровь! Ты сукин сын!

Она грозит ему поднятой рукой, и довольный режиссер снимает это с большим энтузиазмом и удовлетворением.

– Аллаху Акбар! – продолжает восклицать Ясем, а его помощники с бубнами присоединяются к нему, отбивая ритм.

Люди, сидящие за Дарьей, не слышат ее слов, но от страха по ее примеру срываются с мест, скандируя и так же, как она, размахивая руками. Ясем доволен как никогда. Он не надеялся на такой пропагандистский материал. Уже через полчаса весь мир увидит белую женщину в древней Пальмире, горячую сторонницу халифата, участвующую в справедливом акте гнева, направленного против неверных.

На лице Дарьи написан страх, в глазах безумие.

Пути бегства

Страшный спектакль в древнем театре Пальмиры не заканчивается этим убийством. На сцену выводят все новых несчастных, которых джихадисты уже не могут представить как неверных: это их земляки-сирийцы. Их грехом является противостояние халифату и смерти, которую сеют его представители. Поэтому среди жертв есть как оппозиционеры существующей власти, так и представители правительственных войск, захваченные во время наступления, как военные, так и гражданские. Кровь льется рекой, а ее резкий запах разносится над сценой и каменной площадкой, где брошены искалеченные останки.

Дарья уже слабо соображает. Она сидит как завороженная, взгляд опущен. Мунира держит ее за руку, чувствуя, что трагедия еще не закончилась.

139